— Верно, пока ни одной осечки. И я всегда полагаю, что следует попробовать и дать человеку возможность. А там — как сам справится.

— Хорошо, дадим возможность. С Пуговкиным я тоже сам поговорю, — согласился Севостьян Михайлович.

— Вот и славно. А сейчас пойдёмте уже обедать, что ли, — Болотников взялся за артефакт и открыл нам всем портал к нему домой.

21. Божья воля

21. Божья воля

Я привыкала к мысли, что у меня есть отец, и такого отца я себе даже и вообразить не могла. Хотя, конечно, в детстве было дело, придумывала разных, от очень крутых до совсем пропащих. А Иван Алексеевич осваивался с тем, что у него есть дочь, и она совсем не такая, как мыслилась ему всю жизнь.

О нет, он ни разу не позволил себе никаких высказываний о том, что я веду себя как-то не так и поступаю не тем образом, как должно. Но пытался осторожно выспрашивать — как я жила раньше, как жила мама и куда она в итоге уехала, и — о бабушке Рогнеде.

Бабушка оказалась для нас обоих темой лёгкой и безопасной. Мы оба любили её и вспоминали с большой теплотой. Я рассказывала, как мы жили, и как она воспитывала меня. Иван Алексеевич рассказывал о её прежней жизни.

Оказывается, бабушка Рогнеда и неведомый мне дед Алексей Александрович встретились в такой момент, когда оба уже были несвободны. Бабушку просватали едва ли не с рождения — кажется, с дочерьми-некромантами здесь чаще всего поступают именно так. Дед тоже был помолвлен, но — за него сосватали девицу, не имевшую магических способностей, однако, с хорошим приданым, и родители его согласились. И поэтому оба они, и дед Алексей, и бабушка Рогнеда, остались вздыхать друг по другу, но при том взяли себе в супруги совершенно других людей.

Однако, не зря Афанасий Александрович повторял нам — что тебе назначено, то никак тебя не минует. У них так и вышло.

Бабушка пробыла замужем десять лет, муж был значительно старше неё, едва ли не на сорок лет, и родить ему детей она не смогла. Хотя — он тоже был мощным магом-некромантом, но это никак не помогло. Она осталась вдовой в двадцать семь — обеспеченной вдовой, и отправилась в петербургскую магическую академию — получать образование. До того муж полагал, что женщине академия незачем, а всему, что нужно, она научится дома, от мужчин своей семьи. Но это же бабушка Рогнеда, думала я про себя, когда слушала эту историю, она всё равно сделает так, как нужно ей. И конечно же, она сделала.

Полный курс академии за два с половиной года, диссертация, преподавание. По словам Ивана Алексеевича, не было второго такого же хорошего преподавателя общей теории некромантии. Случившийся рядом в момент рассказа Севостьян Михайлович подтвердил — потому как учился как раз у неё.

Что ж, в нашей школе бабушка работала просто отлично, и мои школьные домашние задания щелкала, как орехи, хоть они были вовсе и не о некромантии. Она всегда знала ответы на вопросы школьной программы, помогала писать сочинения, и мне бы и в голову не пришло, что она не изучала нигде наши современные физику с химией. Крутая у меня была бабушка, что и говорить!

А с Алексеем Александровичем они встретились как раз в академии. Он служил по дипломатическому ведомству, собрался в отставку и подумывал о преподавании. Его супруга скончалась в попытке родить сына, не выжили ни сын, ни она сама. А тут извольте видеть — профессор Спасская.

Они обвенчались довольно быстро, но бабушка так и осталась профессором Спасской — потому что уже приобрела некоторую известность под этим именем. И это впоследствии добавило путаницы в мою личную историю — потому что все и сами назывались, как хотели, и детей называли так же.

Дальше уже всё шло, как должно — родился Иван Алексеевич, правда, других детей не случилось. Алексей Александрович же время от времени оказывал услуги своим прежним коллегам — и погиб незадолго до того, как сын его отправился в своё удивительное путешествие по мирам.

А дальше я уже примерно представляла.

Что чувствовала бабушка Рогнеда, когда жила у нас и с нами — этого, наверное, мне не представить никогда, потому что очень уж разителен контраст между мирами и эпохами. Что ощущал Иван Алексеевич, когда искал всех нас — тоже. Так что… живём, дышим. Радуемся тому, что у нас есть.

И хорошо бы дать знать домой, что я жива и благополучна. И я даже попробовала поговорить о том с Иваном Алексеевичем, и он задумался. Сказал — нужно будет попробовать. Мне не хотелось подвергать его дополнительной опасности, но вдруг можно придумать, как это сделать безопасно? Он обещал мне и Севостьяну Михайловичу, что не полезет никуда очертя голову, и на том пока остановились.

Кроме семейного прошлого мы говорили и о нашем настоящем. Иван Алексеевич познакомился с Лукерьей и Надеждой, так и представился — моим отцом, и это произвело на обеих дам сильное впечатление. Даже Лукерья позволила себе полюбопытствовать — как так случилось, и мы рассказали некую урезанную общеупотребительную версию о случайной встрече и расставании моих родителей. Я посмеялась про себя — Надежду так распирало от этой великой новости, что наутро её будет знать вся улица, а то и самое малое не весь город. Сиротка вдруг оказалась дочерью богатого и влиятельного человека из Петербурга — надо же! Прямо сказка о Золушке, не иначе.

И невестой одного из самых видных женихов города, да. Мы с Мишей уговорились венчаться после Пасхи, я навестила портниху Татьяну Ивановну и заказала ей платье. Точнее, мы долго сидели над модными журналами и выбирали фасон, она настаивала на модном, я хотела много пышных юбок… она меня убедила, в конце концов. И вправду, много пышных юбок было бы дома, а тут — пускай будет по здешней моде.

А ещё Иван Алексеевич очень интересовался моими служебными делами. Он ходил со мной в Кузнецовскую больницу, наблюдал, как я работаю, подсказывал, как делать это с меньшими затратами сил, а случалось, что и помогал.

Севостьян Михайлович задержался в Сибирске — потому что решил самолично объехать крупные поселения губернии и составить мнение о том, сколько некромантов здесь нужно. Они делали это вместе с Мишей — потому что тот как раз всё знал, показывал и рассказывал. К Страстной неделе собирались всё это завершить.

И поэтому в тот день Иван Алексеевич остался в доме Соколовских, обещавшись прибыть ко мне в больницу позднее, а я с утра писала отчёты по вчерашним опросам. Ничего особенного — только необходимое.

И когда за мной пришёл мальчик и передал просьбу прийти в дом купцов Родионовых, я совершенно спокойно собралась, сказала Ивану Дмитриевичу и Василию, куда я иду, и отправилась.

Мне не очень-то хотелось снова идти в тот дом, но — записка была сформулирована со всем возможным уважением. «Были бы Вам весьма признательны», «в любое удобное для Вас время» и что там ещё. Поэтому я дошла, постучалась, кивнула лакею-привратнику, поклонилась Наталье Павловне — та стояла на лестнице, традиционно хмурилась и молчала.

— Добрый день, Наталья Павловна. Вы желали меня видеть?

— Добрый день, Ольга Дмитриевна. Верно, желала. Идёмте, я изложу вам свою просьбу.

И почему-то она повела меня не наверх, где располагались парадные и жилые комнаты, как в прошлый раз, а по первому этажу за лестницу, и привела в какое-то подобие конторы. Стол, шкаф, в шкафу какие-то папки, несколько стульев.

— Присаживайтесь, Ольга Дмитриевна, — кивнула мне хозяйка.

— Благодарю и слушаю вас, — я и впрямь присела на стул, стул скрипнул, заходил подо мной, но я нашла точку опоры.

— Понимаете ли, Ольга Дмитриевна, мне очень важно знать о той особе, о существовании которой вы рассказали нам с братьями в прошлую нашу встречу. Всё же её сын — тоже наш племянник. Ни Иван, ни Илья, ни Игнат не желают поддержать меня в розысках, а мне нет покоя, пока я не найду нашего самого младшего, — Наталья Павловна вздохнула, глядя в потолок, а я отчётливо увидела — лжёт.

В чём же? В том, что хочет найти родственника? Или в своих мотивах?