— А сейчас, что ли, не спокойно?

— Да куда там, — вещала словоохотливая Марфуша. — То барин Дмитрий Львович гостей со службы притащит в неурочный час, и корми их, то барыня заморская рыбы сырой возжелает, и нужно гнать Стёпку на реку, чтоб выловил ну хоть что-нибудь да принёс поживее! Нам, конечно, из Листвянки исправно по льду поставляют, да и по железной дороге тоже, но бывает, что запасов нет, а заказ из верхних комнат присылают, и извольте кормить! А как не кормить-то, что ж я за стряпуха такая, если накормить не смогу?

— Ты, Марфуша, самая наилучшая стряпуха, — улыбнулся ей Антип Валерьяныч, — мы все это отлично знаем, и если кто-то вдруг усомнится, то скажем, что никаких сомнений быть не может!

За это тут же выпили, Вера Яковлевна принесла варёной картошки — горячей, с маслицем, укропом сушёным присыпанной, и к ней запечённую рульку, и на некоторое время мы занялись горячим, похваливая хозяйку.

— И как же ваша барыня заморская рыбы просит? Она же ни слова по-русски, я только вчера с ней познакомилась у господина Болотникова на обеде, — я продолжала о своём.

— Так при ней две девчонки, одна нашенская, Танюшка, управляющего нашего дочка меньшая, а вторая, заморская, не так давно завелась, уже всяко после Рождества, я думаю. Где-то её добыл Дмитрий Львович, наверное, через его управу нашлась. И Танюшка эту Фаню как-то понимает, и рассказывает, что, значит, ей угодно. И Танюшку нашу Фаня любит, дарит ей украшения из шкатулки и деньги даёт, а ту, что землячка её, то и дело по щекам хлещет, я сама раз видела.

— За что же хлещет? — заинтересовалась Агафья.

— Да кто их разберёт, чужеземок этих, верещат на своём птичьем языке то и дело, да на весь дом, и даже Дмитрий Львович их утихомирить не может, как-то раз рыкнуть попытался, так Фаня ему что-то сказала, что он сразу с лица спал и к себе пошёл, и более не выходил в тот вечер.

О как, любопытно. Как бы посмотреть на эту вторую китаянку?

— И что же, ваша Фаня где-то бывает?

— А как же, — кивала Марфуша. — В театр выезжают регулярно, и в синематограф тоже, и на балы всяческие непременно. Вот только был в обществе приказчиков в прошедшую пятницу вечером, и на следующей неделе ещё маскарад в Общественном собрании, а там уже и до масленной недели недалече, там непременно будет и у губернатора, и у городского головы, и вообще где только можно. Госпожа Буянова-то, портниха, почитай через день к нам в дом ездит и платья новые Фане примеряет. И говорит, что шить на нашу Фаню сплошное удовольствие, потому что она мала ростом и хорошо сложена, и любой сложный наряд сумеет носить. Вот, Оленька, прямо как ты, между прочим! Платье-то, небось, в самой Москве шила?

— Точно, — улыбаюсь я. — И у меня из Парижа ещё есть, прошлым летом там сшила.

— Так ты на маскарад-то пойдешь? Я думаю, чиновникам из управы достать приглашения — плёвое дело, а Михаил Севостьяныча так вообще на любом балу всегда рады видеть, — продолжала болтать Марфуша. — Больно уж он мужчина видный, на него всегда охота идёт. А он, значит, тебя за ручку приводит, — и смотрит так хитро-хитро.

— Он теперь мне начальник, — вздыхаю я.

— Так и лучше же, вон сколько поводов словечком перемолвиться и за ручку подержаться, — подхватила Агафья. — Он, помнится, и в прежние наши дни у Софьи Людвиговны к тебе захаживал, да же?

— И тебе не страшно, что он с потусторонними делами знается, потому что ты теперь у нас сама такая, — припечатала Марфуша.

— Ну вот, без меня меня сосватали, — усмехаюсь, а сама понимаю, что усиленно смотрю в тарелку и вообще.

Я ещё по домашней жизни знаю, что если кому что в голову втемяшилось на тему чьих-то отношений, то ничем оттуда и не вытравить. Вот ведь, будут же теперь болтать!

— Ну а что, дело-то хорошее, — не унималась Агафья.

— Да у меня жених в Москве остался, — брякнула я.

Это произвело именно тот эффект, который был нужен — сначала все замолчали, а потом разом заговорили.

— И ты молчала? — Агафья только что челюсть не потеряла.

— И что же ты тогда здесь-то позабыла, дуй обратно в Москву! — качал головой Антип Валерьяныч.

— Кто таков-то, хоть расскажи! — трясла меня за рукав Марфуша.

— Маг, преподаватель в академии, один из тех, что меня учил, — говорю, а самой неловко.

Потому что сама не согласилась замуж, а теперь, значит, его именем прикрываюсь. Нехорошо это. Зря я это сказала, короче.

— Только прошу вас, хорошие мои, не болтайте, потому что потащат потом, и не соберёшь обратно, — вздыхаю. — Он не хотел, чтобы я сюда ехала, а у меня магический контракт, я не могла иначе.

— А он чего не поехал? — сощурился Антип Валерьяныч.

— Так студенты у него, куда посреди учебного года, — развожу руками.

— Ты зря его оставила, зря. Уведут, — качает головой Агафья. — Найдутся какие-нибудь шустрые, всегда находятся.

— Надеюсь, что обойдётся, — говорю я совершенно искренне.

— Рассказывай давай, что там у вас и как, — просят все.

Но я рассказываю вовсе не о предполагаемом женихе, а о Москве — как она мне показалась, о подругах — Марьяше и Матильде, и об Ангелине, и о революционерах, и о летней поездке в Европу. И меня слушают до темноты, покуда не приходит за мной Соколовский.

Его зовут за стол, но он вежливо отказывается и говорит, что только из гостей. Дожидается, пока я соберусь, и предлагает мне руку.

Мне внезапно неловко ему эту руку подавать, но я всё же подаю. Ничего, как-нибудь справимся.

23. Заколдовать некроманта

23. Заколдовать некроманта

В мою голову крепко засела мысль — о том самом маскараде в Общественном собрании в будущую среду. В понедельник утром собрались уже понятным образом на совещание у Болотникова, и я прямо спросила:

— А что, если пойти на маскарад и там попытаться с госпожой китаянкой как-нибудь побеседовать? При ней скорее всего будет горничная, и раз та горничная её как-то, по словам других, понимает, то и нам можно будет побеседовать?

— Разумно, Ольга Дмитриевна, разумно весьма, — кивнул Болотников и глянул на Соколовского. — Билеты добудешь?

— Конечно, — кивнул тот.

— И сопроводишь Ольгу Дмитриевну, такое моё тебе поручение, — и усмехается ещё, смотрите на него.

— Непременно, — Соколовский не спорит, и по лицу его не прочесть — что он думает на самом деле.

Тут появились сначала Пантелеев, потом Черемисин, и принялись обсуждать те самые меры, о которых говорили в субботу. Дежурства городовых, магические сигнальные устройства и что-то ещё, о чём я не знала совершенно. Но прислушивалась — мало ли?

— А нам с вами, Ольга Дмитриевна, сегодня нужно установить — не привозили ли в больницы новых жертв, или не сообщили ли каким-нибудь образом, если те жертвы случились дома, — сказал Соколовский серьёзно.

Вообще да, ни он, ни я несколько дней не совали носа ни в одну больницу, кажется. Я как получила от нашего чудовища, так и выпала из всего, а он как вернулся из Москвы, то тоже что-то делал, наверное?

На этом и разошлись. И поделились с ним — я иду в Кузнецовскую больницу и к Зимину, а он обходит остальное. В Кузнецовской встретимся после обеда и обсудим.

Зимин отозвался сразу же и сказал, что будет рад меня видеть, и что ему есть, что мне показать. Болотников открыл портал, и я отправилась прямо оттуда. А дальше посмотрим. Ну не может же быть так, чтобы меня стерегли в тенях всё время, именно меня и именно стерегли!

— Ольга Дмитриевна, я же тут смотрел вчера весь день документы, насмотрел ещё два случая, очень похожих на наше нынешнее бедствие, — сказал Зимин. — Оба раза случились в моё отсутствие, один — в декабре прошлого года, второй — в январе нынешнего. Оба раза жертвами стали нездешние — люди, не известные никому, и не имеющие родных, вокруг станции такие нет-нет, да обретаются. Конечно, железнодорожная полиция держит здесь всё строго, но — бывает такое, что и приезжают без билета, и наоборот, к нам сюда приходят из деревень, чтоб уехать подальше. Вот двое и напоролись. Терентьеву я ещё скажу, что все заключения следует складывать по порядку, а вам, значит, ещё два случая в копилку.