— Верно, верно, — вздохнула я, избавляясь от верхней одежды и уличной обуви. — А что говорят?

— Так что все те дохляки, что на Александровском да Приленском тракте баловали, от него пришли! А Алексей-то Митрофаныч злющий от того, как косолапый по весне, говорит — рехнулись люди совсем! Как упокойничков да ещё там какую дрянь отворотить — всем был нужон, а теперича, значится — злодей злодейский! Вот как так можно-то, да?

— Люди такие люди, — ну а что ещё скажешь-то? — И ты всегда можешь ответить, что обманули, неправда это, и на самом деле всё совсем не так.

— А чего он тогда подался куда-то?

— Так в Александровском он, я думаю — выслеживает тех, кто упокойничков на людей натравливал. Выследит, поймает и вернётся.

— Хорошо бы поскорее воротился-то, — заметила Надежда. — Пойдёмте, ужин-то готовый уже, вас только и дожидались.

Про ужин — это было хорошо.

— О чём ещё нынче говорят? — спросила я уже за столом. — А то я совсем забегалась с этими ревизорами, которые только и делают, что от работы отрывают.

Надежда моя прямо расцвела — и невзирая на недовольные взгляды Лукерьи, сплетен не любившей и никогда не пересказывавшей, принялась излагать, о чём ещё говорят.

И что же, я вспомнила давнюю идею о том, что слухами в городе необходимо управлять. Напомню завтра Болотникову, потому что — не поймёшь, смеяться или плакать.

Говорили о разном — и что к Пасхе традиционно цены на рынке подскочат, и скоро ли развезёт дороги — всё же, гужевой транспорт в городе основной, и в губернии в целом тоже, железная дорога есть не везде, и не всем по карману. А загрузить свою телегу да самому довезти — это дешевле, проще и понятнее, особенно — если где-то поблизости. Ещё о том, когда вскроется река — пока то и дело бегают с берега на берег, и телеги гоняют, а вот начнёт вскрываться — и сиди жди, пока лёд пройдёт.

Всё это, конечно, любопытно, но мне-то было интересно послушать о другом.

— А про Черемисина покойного говорят? — это я бросила пробный шар.

Пока его обязанности исполняет заместитель, и губернатор почему-то не торопится утверждать того заместителя в должности. Смотрит, как справится, или ждёт другую кандидатуру?

— Да разное, — охотно поддержала тему Надежда. — Говорят, что сам он виноват — прикормил в доме чудище заморское, а то чудище ему было не просто так, а для любовных утех, вот.

В этом месте Лукерья уже не удержалась, поднялась.

— Бога-то побойся, Надька, ересь всякую собирать! Больно оно надо Ольге Дмитриевне-то!

— Так вот нужно мне, — вздыхаю, — по службе нужно.

Почти даже не кривлю душой, если что.

— Тьфу на вас, — Лукерья оглядела кухню, проверила тесто на утренний хлеб и ушла.

Я же посмеялась — знать не знаю, был ли нужен Черемисин обеим дамам-оборотням в качестве источника любовных утех, или же нет. Я скорее в Болотникова поверю — потому что одна из них ему Фанечка.

— Ещё говорят, что чудище души у людей воровало и ему отдавало, вот.

— А ему для чего те души?

— А бес его знает, — пожала Надежда плечами. — Но говорят. Марька с Арсенальной вообще выдала, что Марфа Серафимовна-то, кухарка Черемисина, не просто так у него в доме служила, а варила всякие чародейские снадобья для тех самых заморских китаянок, они её и научили, одна и другая.

— Да глупости, Марфуша просто отменно готовит, и все, кто хоть раз её стряпню попробовал, это знают, — возмутилась я.

— Вот, вы это знаете, а Марька-дурища — нет, потому и носит по соседям, — согласилась Надежда. — А сегодня вовсе несусветное сболтнула — мол, Марфу-то Серафимовну прежняя хозяйка чародейству учила, та самая, у кого вы с ней разом-то служили. Важная и богатая.

— Тоже глупости, — отрезала я. — Не учила Софья Людвиговна её ничему, а вот пироги да всякое другое похваливала, и гости когда к ней приходили, всегда с удовольствием на обед или на ужин оставались.

— Вот, а они с Акулиной трындели, будто та Софья-то и была самой что ни на есть чернокнижницей. Будто у неё была в доме заклятая комната, а в ней по стенам развешаны чучелы, а те чучелы — все те, кто ей дорогу перешёл, в делах ли, в заказах каких или ещё в чём. Мол, она почто столько денег отдавала то на сирот каких, то ещё куда? Грехи ж замаливала, вот и отдавала половину прибыли, а то и поболее! А кто хотел её обставить, или ещё каким макаром обойти — всё одно в той комнате заклятой на стене рано или поздно оказывались. А как конец-то ей пришёл, так все они явились, как один, встали перед ней и сказали — вот, пришли мы за душенькой твоей, отдавай, наша ты, как есть наша! А она только усмехнулась, метлу вынула из-за печи, что загодя припасла, села на ту метлу, гикнула-крикнула, и только её и видали!

Я прямо заслушалась, честно говоря. Сказочницей нашей Надежде нужно быть.

— А в делах во всех ей по какой такой причине-то великой везло завсегда? — продолжала тем временем Надежда. — Потому, что враг рода человечьего ей люльку качал, ещё когда младенчиком была, да и после не оставил, так говорят. Ведь где это видано — чтобы столько мужей концы отдали, а она живёхонька, и чтобы столько денег, и чтобы дела вела, как мужик прямо, да ещё и не всякий мужик-то справится!

Вот это точно было, что не всякий мужик справится с таким объёмом вложений, инвестиций, деловой переписки и прочего. А ведь справлялась, и не ныла-не страдала. Только жить дальше хотела за счёт других. Но интересно, что о погибших девушках не болтают.

И пусть, да? Кому нужно, знают, а всем прочим — не нужно.

— А ещё что о Софье говорят?

Надежда потупилась.

— Говорят, что убили её, не то завистники, не то Михал Севостьяныч.

— В болото таких осведомлённых, там им самое место.

Я поблагодарила Надежду за интереснейший рассказ, и пошла к себе. Нужно, нужно поговорить с Болотниковым, пускай тоже думает.

А потом вызвала своего ненаглядного начальника, думала — сейчас расскажу ему обо всём, что здесь у нас за день случилось. Только он не отозвался.

И наутро тоже не отозвался.

15. Что случилось в Александровском

15. Что случилось в Александровском

Соколовский смотрел на пустынную ночную дорогу. Днём таяло, сейчас мокрый снег и лужи схватились льдом, ехать нужно осторожно. Кони скользят, колёса скользят, люди то и дело падают. Поэтому злоумышленники должны двигаться осторожно.

А злоумышленники обнаглели, совсем не боятся ни бога, ни законную власть. И даже не смотрят на то, что в здешних краях как раз собраны те самые, кто бога не боялся, и власти тоже. В Александровский централ просто так не попадают, хоть и говорят, что сейчас уже каторга и ссылка не те, что сто лет назад.

Но всё равно, местных обитателей нужно кормить, и главный здешний смотритель Савицкий сразу же дал знать, когда не подвезли нужное продовольствие. Конечно, какая-то часть пропитания добывалась здесь же, у местных жителей, но этого не доставало, тем более — весна, запасы поистощились за зиму. И пропавшие телеги с мукой и солью здесь были очень нужны.

А когда внезапно обнаружили мёртвыми пятерых местных служащих, это уже послужило поводом для предметного обращения. Здешний господин Савицкий — не самый мощный на свете, но маг, и потому сначала, как положено, известил Пантелеева. Тот не то со сна, не то ещё с чего, всерьёз не принял. Тогда уже Савицкий вызвал Соколовского, с которым был знаком давно и хорошо. Осмотреть покойных следовало в любом случае, а местный врач не нашёл никаких отметин на телах, которые могли бы говорить о нападении и насильственной смерти.

И Соколовский подумал-подумал — так, совсем немного, для виду — и сказал, что будет вскорости. Сказал Алёшке, что отбывает по делам службы, и отправился кратчайшей дорогой.

Федор Ильич Савицкий встретил Соколовского, как доброго знакомца. И впрямь, пару раз доводилось вместе охотиться — один раз прямо здесь, распоясался дух одного из заключённых прежних суровых времён, скончавшегося не то от невыносимой работы, не то вследствие наказания, не то просто от дурных условий жизни, уже не так важно. Важно было то, что потревожили местное кладбище, и он повадился оттуда приходить, и следовало загнать его обратно.